Лебедь отказывается от дополнительного питания. День второй

Второй день моего общения с лебедем ожидаемо не принес потепления. Наоборот, с утра температура понизилась еще на два градуса и перешагнула за тридцатку. Полынья парила, временами скрывая всех, кого приютила. Утки и лебедь были на месте.

Молча плавали в клубах пара, как в каких-нибудь геотермальных источниках Тюменщины. Я подумал, что Природа сделала еще один шаг навстречу птицам, создав над полыньей микроклимат.

Лебедь и впрямь теперь далеко не отходил и, выбираясь на лед, отдыхал тут же, на краю припая, обносимый клубами пара. Но припай нарос еще на добрую (точнее, недобрую) десятку сантиметров. Сейчас Урал, как расторопный официант, стаскивает своим течением к полынье самые изысканные угощения, водоросли, рачков-червячков, рыбок. Но если полынья затянется… Я решил не дожидаться окончательного закрытия речного «ресторанчика». Нужно испытать возможность прикормки.

Дома, пользуясь любезностью хозяев, заварил полведра дробленки, которой кормят скотину. Распаренное зерно и крохи силосной муки вкусно запахли, наполняя сени запахом детства. Кисловатые силосные стебельки, нарубленные секатором в силосной яме, мы когда-то любили жевать. Лучшие витамины зимой!

С ведром, дымящим, как полынья, я отправился к лебедю. Он по-прежнему стоял у края льдины и уже не нервничал, как в первый раз. Оставалось как можно ближе накрыть для него силосно-зерновой стол. Приблизившись с другой стороны полыньи к лебедю, я вывалил на лед корм. Лед потрескивал, звук убегал по руслу реки вверх, к буферной плотине. И для меня это было салютом торжества. Порядок действования сложен.

Если открытая вода исчезнет, можно будет прикармливать белоснежного крылатого оболтуса, отставшего от стаи, распаренной дробленкой. Деревенских гусей так и кормят. А мы чем хуже?

Увы, торжествовал я рано. В порядке чрезвычайных действий обнаружился серьезный изъян. Когда спустя час я вернулся к полынье – там вовсю шел пир. Но пировал не лебедь. И даже не утки (хотя парочка чирков топталась у прикормки, заливая все водой с крыльев). Главными же «благоприобретателями» моих стараний оказались… сороки. Для них не надо было вникать в смыслы оставленного на берегу корма. Дробленка была знакома по деревенским усадьбам, где с утра до вечера сороки воруют еду – у скота, у свиней, у гусей, у собак и даже у кошек, чьи миски стоят прямо под дверями изб. Сороки для деревенских жителей – как крысы. И вся моя затея, если кто-то из деревенских наблюдал за ней со стороны, выглядела не то что двусмысленно, а однозначно по-идиотски («Вздумал сорок кормить!»). Но плюс был в том, что проблема обнаружена, и можно было прикидывать, как ее решать, как отогнать от приготовленного для лебедя корма остальных крылатых нахлебников.